«Куплю мамочку. Дорого» — Девчушка сидела в парке с табличкой…
Хрустальный осенний воздух был напоён ароматом опавшей листвы и предчувствием скорых холодов. София шла по аллее старого сквера, закутавшись в легкое пальто, и думала о вечном круговороте жизни: листья падают, чтобы дать возможность новым почкам набухнуть весной. Она и представить не могла, что совсем скоро её собственная жизнь сделает резкий, немыслимый виток, заставив усомниться во всех привычных законах мироздания.
Взгляд её скользнул по скамейке у старого дуба, и мозг отказался воспринимать увиденное. Она остановилась, моргнула, прочла ещё раз. На грубо сколоченной из двух планок табличке, приставленной к сиденью, неуверенным, почти детским почерком было выведено: «Куплю маму. Недорого».
София фыркнула. Чья-то нелепая шутка. Детская игра, не более. Она сделала шаг, чтобы продолжить путь, но ноги словно вросли в землю. Её внимание приковала к себе маленькая фигурка, сидевшая на краю той самой скамейки. Девочка. Лет двенадцати, не больше. Хрупкая, как осенний сухоцвет, в простом синем платьице. Она не играла, не смеялась. Она просто сидела, безвольно опустив тонкие руки на колени и бесцельно болтая ножками, не достававшими до земли. Рядом не было ни друзей, ни родителей. Только эта жутковатая табличка и всепоглощающая аурия одиночества, которой была окружена девочка.
Каким же должно быть отчаяние, поселившееся в этой юной душе, чтобы решиться на такое? Мысль пронзила Софию ледяной иглой. Сердце сжалось в странной, почти физической боли.
Сделав несколько неуверенных шагов, София присела на скамью на почтительном расстоянии, стараясь не спугнуть.
— Привет, — тихо произнесла она, и её голос прозвучал неестественно громко в тишине сквера.
Девочка медленно повернула к ней голову. Большие, бездонные, как два озера в пасмурный день, глаза смотрели пусто и отрешённо.
— Привет, — голосок был тонким, безжизненным, словно колокольчик, покрытый инеем. — Ты не подходишь. Слишком молодая.
София опешила.
— Не подхожу для чего?
— На роль мамы не подходишь. — В этих словах не было ни каприза, ни обиды. Констатация факта. Горького и непреложного. — Почему так тяжело найти маму? Никто даже не подходит. Никто.
Последнее слово прозвучало как шепот, полный безнадёжности. И в этот миг София с абсолютной, кристальной ясностью поняла: это не шутка. Никакая не игра. Это — крик души. Отчаянная, наивная, и оттого ещё более страшная попытка ребёнка изменить свою реальность. Мир перевернулся, поплыл. Торговля людьми, запреты, социальные нормы — всё это померкло перед простым и чудовищным смыслом этой таблички.
— Милая, так нельзя, — заботливо, почти матерински начала София, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. — Торговля людьми запрещена. Убери, пожалуйста, табличку, а то могут быть проблемы. Разве с тобой совсем никого нет? Ни папы, ни бабушки?
Девочка опустила глаза, рассматривая стоптанные носочки своих туфелек.
— Папа есть. Но он… он живет на работе. У меня есть няня. Я от неё сбежала и спряталась здесь. Думала, что смогу найти маму. — Она подняла на Софию взгляд, и в нём впервые появилась искорка — искорка страстной, детской надежды. — Если бы у папы появилась хорошая жена, он бы стал счастливым мужем. Он бы чаще бывал дома, смеялся, как раньше… У нас была бы настоящая семья. Он очень тоскует один, я знаю. Ему тоже непросто. Я хотела найти для него хорошую жену. И… маму для себя. Неужели это так сложно? Неужели никто не захочет?
Сердце Софии обливалось кровью. Каждый звук этого голоса отзывался в ней пронзительной, щемящей болью. Ей захотелось обнять эту lost little bird, укрыть её от всех бед, сгладить несправедливость мира. Но она сдержалась. Нельзя было пугать, нельзя было бередить раны.
— Давай я провожу тебя домой? — мягко предложила она. — Няня, наверное, уже с ума сходит от волнения. Ты не должна так пугать взрослых. Знаешь, иногда папы не догадываются, о чём мы really мечтаем. Поговори с ним. Честно. Скажи, как сильно скучаешь, как хочешь, чтобы он был рядом. Возможно, вам и не нужна чужая тётя. Вам нужно просто быть друг у друга. Самая крепкая семья — это когда есть ты и папа. Нужно только стать чуточку смелее и не прятать свои чувства.
Она сама слышала, что её слова звучат как-то блекло и неубедительно. Но девочка, кажется, прислушалась. Она спрыгнула со скамейки, пыль с её платья золотым облачком вспорхнула в солнечном луче.
— Меня зовут Эля, — сказала она уже чуть более оживлённо. — Спасибо. Я сама дойду.
София не могла отпустить её одну. Она шла на почтительном расстоянии, прячась за деревьями, пока не увидела, как Эля скрылась за коваными воротами одного из уютных особняков в частном секторе. Ухоженный дом, дорогая машина у подъезда… Отец явно заботился о материальной стороне жизни дочери. Но кто же заботился о её душе?
Всю дорогу домой София не могла выбросить из головы образ хрупкой девочки и её наивно-жуткое объявление. Её собственное детство не было усыпано розами. После смерти матери отец привёл в дом молодую жену, которая видела в Софии лишь помеху. Отец предпочитал не замечать её колкости и холодность. Those years были наполнены горечью одиночества и мечтами поскорее уехать, вырваться. Она справилась, закалилась. Но сейчас она всей душой желала, чтобы Эле досталась не мачеха, а настоящая мама — добрая, ласковая, способная обнять, высушить слёзы и заполнить ту пустоту, что зияла в её маленьком сердце. Такие женщины ведь есть. Она, София, например, точно знала, что никогда, ни за что не причинила бы боль ребёнку. Она бы отдала всю свою нерастраченную нежность, всю любовь, что копилась годами.
Дома она пыталась отвлечься, но табличка с тремя роковыми словами стояла у неё перед глазами, как наваждение. Возникала безумная идея — вернуться, найти этот дом, поговорить с отцом Эли. Но разум тут же подавлял порыв: «Нет, Софа, ты совсем рехнулась? Это не твоё дело! Забудь. Забудь, как страшный сон».
Но забыть не получалось. Прошло два дня, а София, гуляя по тому же скверу, всё мысленно возвращалась к той встрече. «С ней всё в порядке? Не наказал ли её отец?» — шептала она самой себе, чувствуя, как тревога за чужого ребёнка разъедает душу.
Внезапно её размышления прервало тихое поскуливание. К её ногам прижался маленький белый комочек — болонка с шелковистой шёрсткой и огромными, испуганными глазами. На собаке не было ошейника. Она дрожала и жалобно скулила, ища защиты.
— Милая, ты потерялась? — присела София.
Собака в ответ лизнула ей руку и trustingly прижалась к ноге. Оглядевшись и не найдя хозяев, София с решимостью, удивившей её саму, взяла собаку на руки. «Ну вот, — с горькой иронией подумала она, — сначала lost child, теперь lost dog. Видимо, я magnet для одиноких душ».
Дома она обустроила собачке лежанку из мягких подушек, накормила и повесила в интернете объявление о находке. «Ну, Софа, — вздохнула она, глядя на свернувшийся калачиком белый комочек, — спокойной жизни тебе видно не положено».
Вечером, когда она уже собиралась спать, раздался звонок. Незнакомый номер. Приятный, бархатный мужской голос, в котором слышалась усталость и тревога, представился:
— Артём. Я по объявлению… о болонке. Это наша Мальти. Простите за поздний звонок, я только с работы. Дома переполох… Дочь с няней весь вечер искали её.
София, движимая внезапным порывом осторожности, спросила:
— Чем вы можете подтвердить, что это ваша собака? Без ошейника…
— Вы всё поймёте, как только она увидит мою дочь, — голос Артёма дрогнул. — Они неразлучны. Позвольте нам приехать? Дочь не уснёт, пока не убедится, что с Мальти всё в порядке.
Через полчаса раздался звонок в дверь. София открыла и замерла. На пороге стоял высокий, уставший мужчина с добрыми и очень грустными глазами. А рядом, прижимая к груди плюшевого мишку, стояла… Эля.
Их взгляды встретились. В глазах девочки мелькнуло удивление, а затем — радостное узнавание.
— Мальти! — девочка вскрикнула, и собака, вырвавшись из рук Софии, бросилась к хозяйке, заливая её лицо восторженными, счастливыми поцелуями.
— Так вы знакомы? — удивлённо поднял бровь Артём, глядя то на дочь, то на Софию.
— Можно сказать, что да, — улыбнулась София, — мы случайно встретились в сквере.
Историю с табличкой она, конечно, умолчала.
За чаем, который заварила София, разговор зашёл о работе, увлечениях. Оказалось, София в совершенстве владеет французским.
— Вы не могли бы… — неуверенно начал Артём, — позаниматься с Элей? У неё проблемы с французским в школе. Мы были бы очень благодарны.
Так София вошла в их жизнь. Сначала это были только уроки. Она приезжала в большой, красивый, но какой-то нежилой, холодный дом. Она видела, как Артём старается засыпать Элю подарками, как пытается компенсировать своё отсутствие дорогими игрушками. И она видела, как дочь тоскует по простому человеческому вниманию.
Постепенно уроки переросли во что-то большее. Они пили с Элей какао после занятий, болтали о всяких пустяках, смеялись. Дом наполнялся смехом и теплом. Артём задерживался дома всё чаще, находя разные предлоги, чтобы посидеть с ними за одним столом. Он смотрел на Софию, и в его глазах просыпалась жизнь, которую София не видела в их первой встрече.
Однажды Артём подвозил её домой после затянувшегося урока. В машине царилоcomfortable молчание.
— Элина мама… — неожиданно для себя начала София и сразу же запнулась.
— Она умерла, — тихо, но чётко сказал Артём. — Сразу после родов. Я… я так и не смог… Боялся ошибиться, подпустить кого-то близко к Эле, чтобы снова не причинить боль. Казалось, что я могу защитить её, оградив от всех.
— Но вы оградили её от жизни, Артём, — мягко сказала София. — Она нуждается не в стенах, а в любви. Материнской любви. Присмотритесь к ней. Сердце ребёнка — самый чуткий радар. Оно всегда подскажет, кто пришёл с добром.
Той ночью Артём долго сидел у кровати спящей дочери, впервые по-настоящему всматриваясь в её лицо, видя не просто свою маленькую девочку, а целую вселенную надежд, страхов и огромной, нерастраченной любви.
На выходных он предложил Эле поездку в парк развлечений.
— Пап, а можно позвать с нами Софию? — спросила Эля, и в её глазах светилась такая надежда, что Артём не смог бы отказать, даже если бы захотел. — Она ведь тоже уже почти семья.
Они гуляли весь день. Ели сладкую вату, смеялись на американских горках, фотографировались. И в какой-то момент София поймала себя на мысли, что чувствует себя абсолютно, беспредельно счастливой. Таким и должно быть ощущение семьи — теплым, надёжным, как крепкое рукопожатие.
И тогда Эля, эта мудрая не по годам девочка, взяла отца за руку, потом — Софию и соединила их ладони своими маленькими пальчиками.
— Вы такие глупые, — с неподражаемым детским серьёзом сказала она, качая головой. — Вы никогда ничего не сделаете, если вас не подтолкнуть. Соня, — она повернулась к Софии, — а ты станешь моей мамой? Ну, пожалуйста? Судьба же нас свела не просто так! Я всё вижу, вы с папой нравитесь друг другу. Зачем тянуть? Вы и так будете вместе, так давайте быстрее!
Наступила тишина, в которой было слышно, как бьются три сердца. Артём и София смотрели друг на друга, и в их взглядах не было ни смущения, ни удивления. Было лишь понимание и безмерная нежность. Их пальцы сами собой переплелись, образуя нерушимую связь.
Необычное объявление, написанное отчаявшимся ребёнком, всё-таки сработало. Только маму, как и настоящую любовь, нельзя купить. Её нельзя найти по заказу. Она приходит тихо, стучится в дверь под видом случайности, под маской найденной собаки или предложения о репетиторстве. Она приходит тогда, когда её совсем не ждёшь, и навсегда поселяется в сердце, делая его своим домом.
Эля обрела свою маму. Ту, которая не заменяла, а дополняла. Которая лечила не лекарствами, а объятиями. Артём обрёл свою любовь и вторую половину. А София… София обрела всё. Семью. Дом. И то самое счастье, пути которого, как известно, действительно неисповедимы, но оттого лишь прекраснее.