Яна стояла рядом с мужем и молчала. Он был таким, каким она его всегда видела: взрослый, успешный, уже с двумя детьми. Но вот эту старую обиду на родителей не могла отпустить. Она понимала, что внутри него все это сидит, как шрам, не заживающий. И, несмотря на все, как бы он ни старался, не мог это забыть.
– А по-человечески было, когда меня выгнали из дома, потому что я не сдал экзамены в университете? Когда я тебя к ним привел, а они посмотрели, как на чужого и сказали, что мне такая жена и подстать? Или когда брату деньги на квартиру дали, а мне – ничего? Ну да, по-человечески, конечно…
Яна знала, что его отношения с родителями были… сложными. И винила в этом своих свекров. Ну, как тут не винишь, когда братья, по сути, одинаковые, а отношение к ним разное. И да, Стас был отчислен, но брату Ярославу даже не намекнули, что в жизни тоже есть свои трудности. И то, как жена Ярослава… Никаких претензий к ней. А Яна — вообще как чужая.
А этот дом… Боже, сколько было разговоров по поводу того, как деньги от продажи дачи могли бы разделить между собой. Или вообще их не трогать, оставить так, как есть. Но не тут-то было. Кто-то всегда мог бы оставить все себе.
Яна вдыхала тяжело, но продолжала стоять рядом с мужем. Она знала, что он был прав, но сама не могла понять, почему все должно быть именно так. Стас, несмотря на свою горечь, сам же чувствовал, что не стоит совсем терять связи с теми, кто его родил. Потому что, как бы ты не злился, родители — это не просто так. Они ведь могут уйти, а потом что?
Яна, все-таки, знала, о чем говорила. Ее отец ушел, когда ей было два. С тех пор не было ничего. Он не вернулся. Мама… ее мама умерла, когда Яне было всего двадцать. Она тоже, как и Стас, носила на себе обиду. Но с мамой все было сложнее. После того, как отец ушел, мама начала пить. Не так, как в книгах пишут — не валялась под заборами, не бросала дочь на произвол судьбы. Нет. Она просто часто принимала бокал вина, скидывала его в себя, как будто в этом было утешение. Смотрела телевизор, забивалась в угол, а потом ложилась спать.
Но эти моменты оставались. Яна, и до сих пор, иногда вспоминала, как это было. Она сама держала в себе эту обиду. И все же, она чувствовала, что нужно прощать. Не для них — для себя.
Вроде, ничего такого. Мама была как мама, а вот без алкоголя она себя не представляла. Яна с детства терпеть не могла этот запах — особенно вечером, когда он уже нависал в воздухе, как тяжелая завеса, готовая опустить день. Мама не становилась злой, нет. Просто, когда выпивала, как будто уходила куда-то, и не была уже той самой мамой, какой могла бы быть. Ее внимание было, но какое-то чуждое, как будто больше для приличия. Мама заботилась, но все равно была в каком-то своем мире, где телевизор — главное увлечение, а бутылка — то, что помогало расслабиться. И друзей не было, и хобби. Скучная, но своя жизнь.
Когда Яна подросла, она попыталась бороться с этим. Хотела, чтобы мама хоть раз задумалась. Но мама была категорична: «Ты мне не советуй, я сама знаю, как мне жить. Моя жизнь — мое дело. Я никого не обижаю, вот, твоя жизнь нормальная, тебе есть, чем заняться.» И Яна поняла, что лучше не лезть. Если она будет продолжать, все может только ухудшиться.
Так что, после школы Яна уехала подальше, чтобы не чувствовать этот стойкий запах алкоголя. Далеко, чтобы не напоминала себе о том доме. А как-то приехала домой, а мама — за столом, спит. Рядом пустая бутылка водки. Это было странно. Раньше она хотя бы что-то изысканное пила, а тут… Просто водка, и ни закуски, ни ничего.
И тут Яна твердо решила, что больше ее ноги в тот дом не ступят. Она не звонила. Боялась услышать пьяный голос, расстраиваться. А потом, как гром среди ясного неба, позвонила соседка. Мама умерла. Инфаркт. Яна до сих пор себя корила. Может, если бы она хоть немного больше общалась, что-то бы заметила, и может быть, маму можно было бы спасти.
А вот что странно — хотя говорят, что дети часто повторяют судьбу родителей, у Яны как раз выработалась стойкая ненависть к алкоголю. Она не пила. И было приятно, что Стас тоже пил очень редко, только по праздникам. А тут как раз приближался юбилей Стаса. Тридцать пять лет. Молодой, но уже опытный, уже с чем-то достигнутым.
Обычно Стас не любил отмечать свои дни рождения, но в этот раз он захотел. Забронировали столик в ресторане, пригласили друзей, брата с женой и ребенком. Но вот родителей Стас не хотел приглашать. И Яна пыталась его уговорить. Она боялась, что все это окончательно испортит отношения. Но Стас был твердым: «Это мой праздник, я хочу, чтобы было так, как мне хочется.»
Яна не стала спорить. В конце концов, он прав — это его день, и если ему так хочется, пусть будет так.
Юбилей прошел красиво. Вся семья, как с обложки глянцевого журнала. Даже маленькому Тимошке надели бабочку, и он стал похож на настоящего джентльмена.
Вроде бы, все начиналось как обычно: гости, подарки, смех. Но когда приехал брат Стаса, Яна сразу поняла, что праздник не обойдется без неприятностей. Вместе с ним пришли и его родители, и как-то сразу стало ясно, что они недовольны. Их недовольство было на лицах, они не пытались его скрыть, хотя и улыбались.
– Ну что, Стас, не сказал родителям о празднике, – насмешливо протянул Ярослав, – забыл, что ли?
Ярослав Яне всегда казался каким-то поверхностным, как будто он не совсем понимал, что делает, и, наверное, по этой причине родители его всегда подталкивали, больше для него делали. Он как-то сам по себе, и не особо-то углублялся в чужие чувства. Яна была уверена, что он не знал, что этот момент мог бы стать таким щекотливым. Просто не подумал, пригласил родителей, не посоветовавшись с братом.
– С днем рождения, сынок, – сказала свекровь, едва сдерживая раздражение, – не ожидала, конечно, что нас на праздник не позовешь.
Яна почувствовала, как все внутри нее напряглось. Хотелось что-то сказать, что-то выдумать, чтобы сгладить момент. Но Стас… Стас не знал, как это делать. Он был прям, как всегда. И прежде, чем Яна успела что-то придумать, он сказал:
– Странно, что вы не ожидали. Я на праздник звал тех, кого хочу видеть. А вас я на своем дне рождения видеть не хотел.
Все замолчали. Яна покраснела и, пытаясь хоть как-то отвлечь детей, отводила их подальше, в угол, надеясь, что они не услышат, как это все будет продолжаться.
– Ты это своим родителям говоришь?! – воскликнул свекор, не веря своим ушам.
– А теперь вы вспомнили, что я вам сын, – хмыкнул Стас.
Что-то оборвалось в нем. Он давно носил в себе этот груз обид, но обычно как-то умел держать все это при себе. А тут, как прорвало. Вылетели из него все эти старые, нелепые обиды, что с самого детства сидели внутри. Про деньги, про их вечные различия в отношениях к детям.
Яна села за стол и опустила голову. Больно было. Так хотелось, чтобы этот день был другим, чтобы все прошло спокойно, чтобы муж хотя бы раз решился отпраздновать свой день, как все нормальные люди, а не разрушать все вокруг. Но вот что из этого вышло.
Когда родители ушли, повозмущавшись, Стас вернулся к столу, махнул рюмку коньяка и, хмуро посмотрев на собравшихся, сказал:
– Ну что, ребята, продолжайте веселиться.
Но как-то уже не весело.
Но какое уж тут веселье, подумала Яна, когда этот юбилей стал напоминать скорее поминки, чем праздник. Все как-то сжались, прижались, а тишина, которая повисла в воздухе после ухода родителей, тянулась какой-то тенью. Гости потихоньку разъехались, оставив их семью, да Ярослава с женой и малышом. Садись, не садись, а атмосфера такая, что праздника уже нет.
– Ну ты, конечно, даешь, – фыркнула жена Ярослава, – что за слова собственным родителям сказать? Прости, Стас, но ты прям сволочь.
Яна не выдержала. Эта особа, с ее тоном и с каким-то беззастенчивым видом, была последним человеком, которому стоило давать оценку. Мол, сиди себе спокойно, ничего не говори, никто не спрашивает.
– Это не твое дело, – резко ответила Яна, – не лезь туда.
Та фыркнула, усмехнулась в уголке рта и повернулась к своему мужу.
– Ярик, поехали домой, а то тут, похоже, тоже не рады.
Ярослав, будто не слышал своей супруги. Он смотрел на брата с каким-то непониманием, а может, с печалью, с досадой. Возможно, он и не осознавал до конца, как сильно родители разделяли их с братом. Ведь для него это было как-то естественно. Он вообще не знал, что значит не быть любимым, что значит бороться за внимание. В его мире все было просто.
– Стас, прости, если что не так, – сказал Ярослав, повисший взглядом в сторону брата. – И половину от тех денег я тебе отдам.
Жена Ярослава осталась в немом ужасе. Она посмотрела на мужа, как на сумасшедшего.
– Где ты их возьмешь?! Совсем с ума сошел?!
Ярослав сдержанно покачал головой.
– Помолчи, – коротко сказал он.
Стас с облегчением уселся за стол, пододвинул к себе салат и молча поковырял в тарелке.
– Брось, – тихо проговорил он, не поднимая головы. – Ты тут не причем. И деньги мне не нужны. Не в них дело. Я вот что думаю – я столько времени старался… всё время пытался добиться от них чего-то. Чтобы они гордились мной, чтобы они гордились моей семьей. А что в итоге? – он махнул рукой, но взгляд оставался темным. – Они даже внуков разделяют. С твоим сыном проблем нет: на юг возьмут, приедут к нему в любой момент, а моих, как-то, раз в год и то, с оскоромленными лицами.
Он затих. В комнате стало совсем тихо. Стас откинулся в кресло и стал смотреть в одну точку. Яна молчала. Молчу я, молчит он, молчит она. Все молчали.
Яна обняла Стаса, прижимая его к себе, как можно крепче. В этот момент она бы с радостью взяла все его боли на себя, чтобы хоть немного смягчить этот груз, но понимала: она не в силах. Она могла бы столько ему сказать, подбодрить, но ведь все эти слова уже были сказаны, и, похоже, ничего не изменят. Стасу нужно было признать простую истину: по какой-то причине родители Ярослава любят его больше, и, возможно, стоит просто оставить это за скобками, не зацикливаться. Жизнь и так сама обо всем расставит акценты.
После того вечера отношения с родителями Стаса пошли под откос. Все стали чужими. Отец позвонил и сказал, что составили завещание — все достанется тому, кто умеет быть благодарным. Не Стасу. Яна даже не успела посмотреть на мужа — он лишь тихо хмыкнул. Так и было всегда. Какая еще может быть реакция на это?
Она старалась быть рядом, поддерживать, помогать мужу научиться жить с этим, прорабатывать обиду, прощать родителей. Но получилось это только спустя много лет, когда отец Стаса серьезно заболел. Тот самый отец, с которым он не общался уже больше трех лет. И все, что Стас знал о болезни, ему рассказал Ярослав.
Тогда Стас вдруг понял, что он многое потерял, а у него есть все, что на самом деле важно. У него есть Яна, она самая любящая, самая заботливая. У него есть дети, и они, оба, просто прекрасны. Он больше никогда не позволит себе относиться к ним по-разному. И это было настоящее прозрение.
Тогда он решился, собрался с духом и поехал к отцу. Тот действительно выглядел плохо. В глазах Стаса сразу стало ясно: ему осталось совсем недолго.
Мать постарела, лицо ее было каким-то незаметно дряблым. Когда она открыла дверь, Стас почувствовал невыносимую жалость. Он боялся, что она не примет его, что не даст даже попрощаться с отцом, но на удивление, она его обняла и расплакалась, не сдерживаясь.
Они говорили долго, как будто не было всех этих лет молчания, как будто обиды не существовало вовсе. Стас рассказывал о внуках, и его отец попросил их увидеть. Но не успел. После того, как Стас ушел, он умер. Той же ночью.
На похоронах Стас сказал Яне, что, наверное, самое лучшее, что нам дано в жизни — это прощение.
— Ты знаешь, — сказал он, — тот груз, который со мной был столько лет, просто исчез. Обида — это такое… она ест тебя изнутри, она не дает наслаждаться жизнью. Я рад, что нашел в себе силы простить и успел попрощаться с отцом. А ты… пора бы и тебе простить себя, не корить за то, что не поговорила с мамой.
Яна грустно улыбнулась и прижалась к мужу. Он был прав. Обида — это яд. И те, кто научился жить без нее, становятся по-настоящему счастливыми людьми.
Прошло несколько лет. Стас и Яна часто говорили о том дне, когда он простил родителей. Каждый раз, когда тема заходила на этот разговор, Стас будто бы заново переживал все, что с ним случилось, и снова чувствовал легкость. Он заметил, что стал другим — не потому, что мир вокруг изменился, а потому, что внутри него больше не было этого тяжёлого комка, который давил на грудь.
Однажды, сидя за ужином, Яна осторожно спросила:
— Ты вообще не жалеешь, что тогда не стало бороться за свою любовь к ним?
Стас задумался. Он смотрел на Яну, на её спокойное лицо, и понял, что все эти годы она была его тихим якорем.
— Нет, — ответил он, — наверное, они просто не могли меня любить так, как мне хотелось. И это было их право. Но теперь я понимаю, что сам себе сделал гораздо хуже, чем они могли бы мне сделать. Если бы не эта обида, я бы, может, быстрее понял, как важны те, кто рядом. Ты, дети. Всё это. Я рад, что успел прийти к этому.
Яна кивнула, а потом мягко спросила:
— А что бы ты сказал им, если бы они были сейчас здесь?
Стас улыбнулся. Он всё чаще думал о том, как сложно бывает говорить с теми, кого долго не видел. Как бы ни было трудно, но всегда оставалась возможность найти слова.
— Я бы просто сказал, что простил. Но не для них. Для себя. Чтобы не таскать этот груз больше.
Яна нежно коснулась его руки. Было приятно видеть, как её муж менялся. Не ради кого-то, а для самого себя. И это был первый шаг к настоящей свободе.
Стас посмотрел на Яну, на их детей, а потом, не сдержав улыбки, сказал:
— А ещё, я бы сказал, что счастлив. Я думаю, это тоже важно. Сказать людям, что ты счастлив.
Яна рассмеялась, и в этот момент Стас понял, что счастлив действительно. И не в том, чтобы быть безобидно хорошим для всех, а в том, чтобы найти мир в себе.
Конец.