Баба Маня стояла у пруда и плакала. В руках у неё был мешок, а в мешке копошились два маленьких комочка. Васька и Маська — последние из выводка. Мать их сбила машина неделю назад прямо на дороге, когда бежала за мышью. А котят некуда девать.
— Господи, прости меня грешную, — шептала старушка, вытирая слёзы рукавом. — Не могу я их в город с собой взять. Дочка и так еле терпит, что я к ним переезжаю. А тут ещё котята…
Она уже почти решилась. Камень нашла подходящий, к горловине мешка привязала. Осталось только бросить. Но руки дрожали, а из мешка доносилось жалобное мяуканье.
— Баба Маня! — раздался звонкий голосок. — Вы чего тут делаете?
Старушка обернулась. По тропинке бежала Настя — внучка соседа Степана. Девчонке лет восемь, вся в веснушках, косички растрёпанные.
— Ой, Настенька, — баба Маня попыталась спрятать мешок за спину. — Ты чего не дома? Дед-то где?
— Дед с Колькой на огороде. А я за лягушками пришла, в банку хотела поймать. Баба Мань, а что у вас в мешке?
Старушка молчала. Настя подошла ближе, и тут из мешка раздалось отчётливое «мяу».
— Это котята? — глаза девочки расширились. — Покажите!
— Нет, милая, не надо…
Но Настя уже дёрнула за край мешка. Два пушистых комочка — рыжий и чёрно-белый — жалобно пищали, цепляясь коготками за мешковину.
— Ой, какие хорошенькие! — Настя протянула руку погладить. — А зачем вы их в мешок посадили? И камень зачем?
Баба Маня отвернулась. Слёзы снова покатились по щекам.
— Некуда их девать, Настенька. Мать у них погибла. По всей деревне обошла — никто не берёт. У всех своих хватает. А я завтра в город уезжаю насовсем. К дочке.
— Так вы их… утопить хотите? — голос Насти задрожал.
— А что делать-то? Бросить их тут — лисы сожрут или собаки. Так хоть быстро…
— Нет! — Настя выхватила мешок из рук старушки. — Нельзя! Они же живые! Они же маленькие совсем!
— Настенька, ты не понимаешь…
— Понимаю! — девочка прижала мешок к груди. — Я их заберу! Дед разрешит!
— Степан твой котов терпеть не может. Помнишь, как он прошлой весной всех ваших котят по соседям раздал?
— Это другое было! У нас тогда Мурка каждые три месяца котилась. А эти — сироты! Дед добрый, он разрешит!
Настя достала котят. Рыжий сразу замурлыкал, а чёрно-белый вцепился в её рукав.
— Смотрите, баба Мань, они меня уже любят! Я побегу к деду, уговорю! Вы только не уходите!
И девочка помчалась домой, прижимая к себе котят. Баба Маня осталась стоять у пруда. Камень выпал из её рук и с плеском упал в воду.
Через полчаса Настя вернулась. Лицо заплаканное, но в глазах — решимость.
— Дед сказал нет, — выпалила она. — Но я его уговорю! Обязательно уговорю! Вы не топите их, баба Мань! Я сейчас!
Старушка покачала головой:
— Милая моя, если Степан сказал нет…
— Он передумает! Я знаю, как!
Настя снова убежала. Баба Маня присела на брёвнышко у берега. Солнце уже клонилось к закату. Завтра утром за ней приедет зять. Больше она эту деревню не увидит. И этот пруд. И соседей…
— Баба Мань! Баба Мань! — Настя неслась со всех ног. — Дед согласился! Согласился!
За ней вышагивал Степан. Суровый мужик лет шестидесяти, руки в земле, на лице недовольная гримаса.
— Согласился, говоришь? — проворчал он. — Шантажистка малолетняя! Пообещала мне братца своего Кольку больше не обижать. Месяц целый! И с ним везде ходить, даже на речку. Представляете, Марья Ивановна? Вот уж не думал, что доживу до такого.
— Степан Палыч, вы правда возьмёте? — баба Маня вскочила.
— А куда деваться? Эта, — он кивнул на внучку, — сказала, что если я котят не возьму, она вообще есть перестанет. И в школу не пойдёт. И умрёт от горя. Прямо так и сказала — умру, и ты, дед, будешь виноват.
— Я бы не умерла, — шепнула Настя. — Но очень бы расстроилась.
— Ладно уж, — махнул рукой Степан. — Давайте сюда этих оборванцев. Только чтоб мышей ловили! И чтоб по столам не лазили! И чтоб…
Но баба Маня уже не слушала. Она обнимала Настю и плакала. Теперь уже от радости.
— Спасительница ты моя! Спасительница! Век не забуду!
— Баба Мань, вы не плачьте, — Настя гладила старушку по спине. — Всё хорошо теперь. Васька и Маська будут жить у нас. Я буду за ними ухаживать. И молочком поить. И рыбкой кормить.
— Э, нет! — встрепенулся Степан. — Никакой рыбки! Объедки со стола и мышей ловить!
— Дед, ну они же маленькие ещё!
— Вырастут!
Баба Маня отдала котят. Васька сразу полез исследовать карман степановой телогрейки, а Маська уснула на руках у Насти.
— Спасибо вам, — старушка поклонилась. — Спасибо огромное. Теперь я спокойно уеду. Буду знать, что малыши в хороших руках.
На следующее утро вся деревня провожала бабу Маню. Она прожила здесь сорок лет. Вырастила детей, похоронила мужа, дождалась внуков. А теперь старый дом продан, и пора перебираться в город.
Настя стояла у калитки с Васькой на руках. Маську держал Колька — пятилетний братишка, которого Настя обычно дразнила и за которым не хотела присматривать.
— Смотрите, баба Маня! — крикнула девочка. — Колька уже подружился с Маськой!
Старушка помахала из окна машины. Потом машина тронулась, подняв облако пыли.
Прошло два года. Васька и Маська выросли в роскошных котов. Рыжий Васька стал грозой всех окрестных мышей и крыс. Чёрно-белая Маська предпочитала охотиться на птиц, но тоже не брезговала грызунами.
Степан, который поначалу ворчал и грозился выкинуть «дармоедов», теперь не мог нарадоваться:
— Вы посмотрите! Опять Васька крысу притащил! Здоровенную! Вот это охотник!
А Настя сдержала слово. Целый месяц после того случая она не обижала братишку. А потом как-то само собой получилось, что и дальше перестала. Они вместе играли с котятами, вместе ходили на речку, вместе собирали грибы.
Однажды пришло письмо от бабы Мани. Писала, что устроилась в городе, что дочка с зятем хорошо к ней относятся, что внуки растут. И в конце приписка:
«Настеньке отдельный привет. Часто вспоминаю тот день у пруда. Если бы не ты, милая, лежать бы сейчас на душе у меня тяжёлому камню. А так — радуюсь, что котятки живы и людям пользу приносят. Спасительница ты моя!»